ВЫБОР РЕДАКЦИИ:
Две стихии в современном символизме
Ибо в те далекие эпохи, когда мифы творились воистину, они всецело отвечали вопросам испытующего великого разума тем, что знаменовали realia in rebus. He для того, чтобы украсить все понятие солнца или окрасить его восприятие оттенком, древний выдающийся человек нарек его Титаном Гиперионом или лучезарным Гелиосом, но чтобы ознаменовать его ближе и правдивее, чем если бы он изобразил его в виде довольно нечеловекоподобного светлого диска; представляя его неутомимым титаном или юным богом с чашею в руках, древний выдающийся человек утверждал о нем нечто более действительное, нежели наблюдаемый диск. И когда приходил иной мифотворец и возражал первому, что Солнце не Гелиос и Гиперион вместе, а именно Гелиос, тогда как Гиперион его папа, -и когда подошли потом абсолютно новые мифотворцы и сказали, что Гелиос - Феб, и, наконец, еще позднее, пришли орфики и мистики и провозгласили, что Гелиос - тот же Дионис, что доселе общеизвестен был только как Никтелиос, ночное Солнце, - то спорили о всем этом испытатели создания единичной res, и каждый устремлялся говорить о той же res нечто углубленнейшее и реальнейшее, чем его предшественник, восходя, таким образом, от менее к более субстанциальному и всестороннему познанию вещи священной. Сущность мифотворчества намного характернее всего сказывается в те мгновения колебаний, когда в ожидании расцветающего мифа, который должен быть не изобретением, а обретением, человек не знает в точности, каковою окажется сущность установленной, но еще не выявившейся мистическому сознанию или утраченной, забытой им религиозной величины. Отсюда надпись богу» на афинском жертвеннике, отсюда посвящение «Или богу, или богине» на алтаре палатинском.
Из чего следует, что творится миф ясновидением религии и является вещим сном, непроизвольным видением, «астральным» (как говорили тайновидцы бытия) иероглифом последней правды о вещи сущей воистину Миф есть воспоминание о мистическом событии, о космическом таинстве. Поистине небо сходило на землю, любило и оплодотворяло ее, как повествует Эсхил, говоря о ливне Урана, пролившемся на разверстую Гею.
В «Яри» С. Городецкого есть несколько не лучших в книге стихов, в которых молодой поэт, предчувствуя большую тайну мифа, метко очерчивает его начало («Великая Мать»):
Ты пришла, золотая царица,
И лицо запрокинула в небо,
Розовея у тайн Диониса.
И колосья частью насущного хлеба
Розоватые подняли лица,
Чтобы зерна тобой налилися.
Ты уйдешь, золотая царица,
Разольются тени;
Но верна будет алому мигу
Рожь, причастница тайновидений.
И старуха, ломая ковригу,
Скажет сказку о перьях Жар-птицы.
Реалистичное все мистическое событие - в данном случае стопроцентный брак Деметры и Диониса - событие, совершившееся в высшем грандиозном плане бытия, сохранилось в памяти колосьев, так как душа вещей частью физического мира (в приведенных стихах - ржи) есть, поистине, причастница тайновидений и тайнодеяний грандиозного плана божественного; и человек, причащаясь хлебу, делается, в свою очередь, причастником тех же изначальных тайн, которые и вспоминает неясною, только ознаменовательною блестящей памятью потусторонних событий: в этой смутности воспоминания - глубочайшее создание мифа. Явственного прозрения в мистерию стопроцентного брака между Логосом и Душою Земли - в народном мифе и быть не может; и старуха, ломая ковригу, расскажет только далекую и неверную, при всей своей грандиозной правдивости, «сказку» про перья Жар-птицы.