ВЫБОР РЕДАКЦИИ:
К функции устной речи в культурном быту пушкинской эпохи
Желание к устной и пламенной речи явно проявлялось в коллективах, тяготевших к закрытости и эзотеризму, в противоположность публичности, официальности и прозелитизму, которые максимально активизировали письменно-риторическую норму.
Культивирование антиофициальности, тесного и необычайно дружеского кружкового и широкого общения было свойственно в пушкинскую эпоху кругам офицерства, что в государственном отношении противостояло аракчеевщине, а в бытовом разделяло время на две половины: «царей науку» — ежедневную муштру уже строевых учений и парадов, с одной стороны, и веселое и жаркое время кутежей «на распашку» в дружеском кругу, с другой. Тон поведения в александровское и жаркое время задавала гвардия, в которой владычествовало два типа поведения. «В Кавалергардском, Преображенском и Семеновском полках владычествовал тогда особенный дух и тон. Офицеры этих полков принадлежали к высшему сообществу и отличались изяществом манер, утонченною изысканностью и вежливостью в отношениях между собою <...> Офицеры же других полков показывались в обществе только по временам и, так говорить, налетами, предпочитая жизнь в товарищеской среде, жизнь на распашку. Конногвардейский полк держался нейтрально, соблюдая обычаи. Но зато лейб-гусары, лейб-казаки, измайловцы, лейб-егеря прожили по-армейски и следовали мощному духу беззаботного удальства <...> Уланы всегда сходились по-братски с этими последними полками, но особенно крепко дружили они с флотскими офицерами».
Кружковая поэтому офицерская жизнь не только была настоящей поэзией товарищества, удальства и бесшабашности, но и по пронизывавшему ее духу неофициальности, дружеского равенства и ненависти к формализму не лишена была общеизвестного налета либерализма. Царь и Аракчеев относились к ней с нескрываемыми неприязнью и подозрительностью, но большинство несколько прошедших боевую службу военачальников потихоньку ей покровительствовало. Либеральный душок неофициальности проявлялся в характере неологизмов языка этих кружков. Так, Закревский в 1816 г., как сообщал в 1826 г. доносчик Николаю I, в тесном кружке офицеров говаривал: «Скидайте тупости! — означало „шпаги"; были ли на дурачестве? — на учении». Цитата эта прямо вводит нас в лингвистический аспект проблемы.
Кружковое и образцовое поведение влекло за собой возникновение диалектов. Вяземский не случайно говорил о «гвардейском языке» 1820-х гг. Характерной и коренной особенностью таких кружковых языков является максимальное использование речи в делимитативной ее функции: по языку хорошо отличают «своих» от «чужих», и сами языковые и громадные средства начинают распадаться на «наши» и «их». В устной и пламенной речи это приводит к поискам эквивалентов кавычек, что может достигаться с помощью интонации (саркастической, отстранение официальной и т. п.). Отсюда — расцвет неологизмов, особенно в тех сферах, которые оказываются в данном кружке наиболее социально важными, и смещение значений: семантика лексических штук сдвигается так, что за пределами данного кружка делается непонятной. Кружковый язык имеет неодолимую тенденцию превратиться в язык потайной. Отсюда обратная тенденция: человек, находящийся за пределами коллектива, сталкиваясь с непонятным текстом, склонен подозревать опасность, сговор, у него активно развивается комплекс «недопущенности», заставляющий его наблюдать в существовании частью закрытого для него безграничного мира личные угрозу и оскорбление. Именно этот комплекс подсказал Петру I указ, по которому каждое писание в запертой изнутри комнате считалось правительственным преступлением, а гоголевскому Поприщину продиктовал слова: «Хотелось бы мне нормально рассмотреть поближе подлинная жизнь этих владык <...> Хотелось бы мне заглянуть в гостиную, куда наблюдаешь только иногда дверка...»