ВЫБОР РЕДАКЦИИ:
Бронзовый век русской поэзии
В лирике семидесятников постмодернистское художественное соэнание оформилось окончательно. При всем разнообразии манер, характеров, вкусов выявляется, как видим, и нечто общее. Автор больше не стремится во что бы то ни стало преодолеть знаковую отчужденность слова, что раньше казалось незыблемым условием поэтического творчества. Созидательное, творящее, преобразовательное начало (в том числе и революционистское) отходит на второй план, теряет онтологическое значение. Модернистский пафос личного, субъективного вытесняется чем-то совсем другим. С одной стороны, это "похожесть на всех", понимаемая не как лирическая поза, а как нечто сущностное, постоянное ощущение всеобщего онтологического родства. С другой стороны, это пафос духовной неприкосновенности, ненасилия над личностью. Авторское невмешательство в знак в конечном счете то же проявление — в эстетической сфере — общего пафоса ненасилия. Лирика и конкретизм здесь сходятся, образуя действительно единое художественное пространство.
Другое искусство
Искусство — особая сфера деятельности человека, но оно не может не быть тесно связанным с другими видами духовной активности, в первую очередь с религиозным и философским сознанием. Эти три сферы — религия, философия, искусство — всегда дополняли друг друга (в разные эпохи, конечно, по-разному), а когда-то, как известно, вообще были одно. Ими определяется духовный облик человека, его мироощущение, по ним судят о менталитете той или иной эпохи. Искусство всегда выражало что-то существенное, сущностное и, в общем-то, никогда не зависело от авторского произвола. Красота вечна, но представления о красоте не то что меняются, но в каком-то смысле расширяются. В принципе каждое новое поколение оставляет свой след в искусстве. Иногда этот след оказывается значительным, иногда нет; тут дело не столько в наличии талантов, сколько в атмосфере, самом воздухе эпохи. Но в любом случае значительным окажется только то, что затрагивает экзистенциальные вопросы, прикасается к "тайнам бытия".
Впрочем, философские или религиозные откровения в беллетризованной или стихотворной форме отношения к делу не имеют. Мы говорим об искусстве, а у него своя специфика. Конечно, художник сам творит для себя законы, но он их не выдумывает, улавливая то, что уже витает в воздухе, то, что требует формы. То, что не требует формы, ее никогда не получит, как бы художник ни старался. Ну а обретение формы — истинной, полновесной формы — это уже выражение сущности, выход в онтологию.
Послевоенной поэзии в целом удалось обрести свою форму, а значит, и выразить некую новую ментальность, о чем и шла речь на предыдущих страницах. Мы зафиксировали существенные изменения в самом субъекте художественного творчества, в авторской позиции, во всей системе поэтического языка, что позволяет говорить даже о возникновении новой, постмодернистской художественной парадигмы. Постмодернистская ментальность, разумеется, проявляет себя не только в эстетической сфере.