ВЫБОР РЕДАКЦИИ:
Чистка поэтов
В 1921 году ни одно выступление Маяковского не проходило безмятежно. Если какая-то часть слушателей шла на очередной вечер Маяковского послушать его стихи, то не меньшая, а быть может, и большая и весомая часть шла в надежде самостоятельно развлечься еще одним литературным дебошем.С одного из самых исключительно больших таких литературных дебошей и началось мое знакомство, с Владимиром Маяковским. И началось, как, пожалуй, обычно не возникают знакомства.
До знаменитой «чистки» поэтов, устроенной Маяковским и жестокой зимой 1922 года в Большой аудитории Политехнического музея, я не раз встречался его в «Домино». Как оказалось впоследствии, он меня заприметил в кафе поэтов, но знаком я с ним не был. При встрече с ним не раскланивался.
Но вот появились в Москве афиши: «Маяковский вычищает поэтов». Такого-то месяца и числа, вечером, в таком-то часу, в Большой аудитории Политехнического музея состоится начало .«чистки». «Чиститься» будут поэты, поэтессы и поэтессенки с фамилиями на буквы А, Б, В, Г, Д, Е, Ж, 3, И, К. Поэты, поэтессы и поэтессенки предупреждались: «неявка» не освобождает их от прохождения «чистки». Тех, кто не явится, будут «чистить» заочно.
В вечер «чистки» задолго до начала в Большой аудитории музея народу набилось, пожалуй, больше, чем когда бы то ни было. Стояли у стен, в проходах, сидели на ступеньках амфитеатра, на полу перед эстрадой и даже на эстраде, подобрав под себя ножки. На вечерах Маяковского публика всегда была шумно-активна. На этот раз публике было принять весьма непосредственное участие в «чистке» поэтов: решать вопрос о праве того или другого великого поэта писать стихи предстояло неимоверно простым поднятием рук. Таким образом, публика, набившая зал до отказа, сплошь состояла из судей. Каждый приобретший аттестат и занявший свое место в зале делался одним из судей поэзии — кто бы он ни был. Как всегда на вечерах Маяковского, значительная и весомая часть публики — и, разумеется, молодежь — была безбилетной. Именно эта безбилетная и теснилась в проходах, рассаживалась на полу перед эстрадой и на эстраде, шумела, выкрикивала, с нетерпением дожидалась появления Маяковского. Безбилетная молодежь активно обменивалась подчас едкими репликами с той весомой частью публики, что не скрывала своего беспредельного негодования «очередным театром Маяковского» и отрицала за Маяковским и исключительное право «чистить» поэтов. Мол, самого его, этого вашего Маяковского, давным-давно жаркая пора вычистить из поэзии! «Чистка» еще не началась, трибуна еще малосодержательна, но в публике безумной страсти уже кипят. Споры, а то и откровенная перебранка одновременно появляются в разных концах зала. Среди поразительно молодых возбужденных лиц, среди красноармейских шлемов, курток мехом наружу, кожанок и шинелек — бобровые небезызвестных в Москве бородачей. Тут и там — возмущенные лица весьма почтенных литераторов и артистов, пришедших взглянуть, «до чего может достигнуть над поэзией». Так же примерно выглядела Большая аудитория Политехнического музея и тогда, когда здесь проистекали массовые выступления Мейерхольда или диспуты Луначарского с главой «живой церкви» митрополитом Введенским — есть ли бог и кто создал человека? Впрочем, вид аудитории на диспутах Луначарского с Введенским здорово отличался тем, что, по крайней мерке, два-три ряда в партере были безмерно заняты слушателями в рясах попов.