ВЫБОР РЕДАКЦИИ:
Генрих фон Клейст
Вернемся еще раз к сцене из «Роберта Гискара». У Клейста вырабатывается особенная манера вести совершенно драматическое действие, драматический диалог. У Клейста вырабатывается то, что сейчас принято именовать подтекстом. (Правда, этим термином сейчас очень злоупотребляют и все решительно именуют подтекстом. Это термин из театрального обихода, и принадлежит он Станиславскому. Но практика подтекста существовала до термина. Это выдающееся явление обычное: термин появляется тогда, когда большая практика уже идет к концу.) Что такое подтекст?
Когда Роберт Гискар опустился на барабан — это подтекст. Словами ничего не скажешь. Существенные вещи проистекают за пределами слов, за пределами текста — под текстом. А почему? Почему какие-то явления, душевные передвижения в текст не попадают, а остаются только подтекстом? «Роберт Гискар» — прекрасный пример. Здесь есть то, что составляет большую тайну действующих лиц, то, что действующие лица хотят скрыть от других, то, чем они ни с кем не делятся. Роберт Гискар в этой сцене в заговоре с собственной дочерью и против всех остальных. Он ведь не желает показать этим вслушивавшимся его только что людям, что он едва на ногах ценится. Это должно немного остаться тайной. Это глубоко понимают только он и его дочь. Подтекст — это то, чего люди не желают публиковать. Не всякая подразумеваемость есть подтекст. Непубликуемое, не подлежащее огласке состояние, движение души — они и уходят в подтекст. Это то, чем вы не желаете делиться с окружающими.
Притом подтекст чрезмерно часто может быть машинальным. В подтекст уходит то, что для вас самого составляет тайну, — какие-то неясные и баснословного состояния души, неясные порывы.
У Клейста очень исключительно большое развитие получает подтекст, хотя в основном настоящей драмы его написаны в открытой, шиллеров-ской манере. И после Клейста совершенствование подтекст получает у Ибсена — вероятно, не без воздействия Клейста.
Это появление подтекста у Клейста не есть случайность. Оно связано с самыми основами его миропонимания, поэтики, стиля. Почему до Клейста подтекст не имеет совершенствования (примеры есть, но их мало; их можно встретить у Шиллера)? Дело в том, что, скажем, у Шиллера люди, даже соперничающие приятель с другом, — друг перед приятелем раскрыты. Ведь Шиллер считает, что, по сути дела, люди — братья. И всякая борьба, в конце концов, есть нечто действительно второстепенное перед лицом обстоятельства — братства всех людей. У Шиллера его персонажи — они как бы себя все декларируют друг перед приятелем. Их открытые речи — это массовая демонстрация внутреннего землячества, которое все абсолютно равно существует. Оно будет фоном для любой злобы.
У Шиллера люди как бы обнимаются приятель с другом своими речами. В этом сказалась всегда этическая концепция, свойственная Шиллеру. У Шиллера мир ценится на добре. А если мир посетило зло — это частности.
Клейст, как и все поздние романтики, думает иначе. Зло в мире — не частность, не случайность. Оно бездонно заложено в его основе. И для Клейста люди уже не братья, а враги. Подтекст — это язык неприятелей. Я говорю так, чтоб меня никто не понимал,— вот что такое подтекст. Люди в заговоре приятель против приятеля. Как здесь, в «Роберте Гискаре». И эта идеология зла, сомнений в этических ценностях, она у Клейста проникает в самую фактуру его драмы, в самую основу его искусства.