ВЫБОР РЕДАКЦИИ:
Уникальный жанр
Характеристика тенденциозная (она звучит, пожалуй, не менее резко, чем рассуждения Абрама Терца о Пушкине); сказывается любовь П. А. Флоренского к прекрасному и крупному чину литургии и неприятие пропасти (в которую заталкивает Достоевский). Но сближение романа с посланиями ап. Павла очень верно. «Всамделишний грех и подлинное падение» оказываются у Достоевского опытом, ведущим к святости (ср. «Точку безумия»). И вся эстетика Достоевского ближе к Библии и Евангелию, чем к греческому амфитеатру. Мы не замечаем этого только потому, что воспринимаем Писание вне эстетики. Но в нем есть своя скрытая эстетика (ее анализирует С. С. Аверинцев в «Поэтике литературы»). Повторю несколько строк. В первой тщательно цитате Аверинцев говорит о мудрости колоченных холопов, во второй — об эстетике гноища Иова, об эстетике Голгофы:
«В полисные времена греки привыкли говорить о подданных державы как о битых холопах; мудрость Востока - это большая мудрость битых; но бывают времена, когда, по пословице, за битого двух довольно небитых дают. На пространствах страшно старых ближневосточных деспотий был накоплен такой бесценный опыт нравственного поведения в условиях укоренившейся несвободы, который и не снился греко-римскому миру... «Библейская всегда литературная традиция укоренена в... опыте, который никогда не знал ни завоеваний, ни иллюзий свободы».
Несколько ошеломляют жутко непривычные для Аверинцева сдвиги - от древнего Ближнего Востока к России. Мне кажется, это глубокий след спора с моим самиздатным текстом. «Поэтика» должна была выйти в 1972 г.; а в 1971-м я обсуждал с Сергеем Сергеевичем начало «Снов земли». Там было написано: «Наталья Лопухина, затмившая на балу Елисавет и высеченная за это кнутом, не могла бы стать покровительницей российских Платонов и Невтонов. Только Указ о вольности дворянства положил начало настоящему русскому просвещению и русскому освободительному передвижению. Дворяне, которых можно было при случае высечь, никогда не устыдились бы права сечь мужиков».
Аверинцев, не отрицая этого, сформулировал антитезис, повернув в сторону России древнееврейский материал. В 1972 г. набор «Поэтики» был рассыпан, и редактор, Г. Э. Великовская, получила выговор за протаскивание поповщины. Потом вихрь переменился, «Поэтика» в 1976 г. вышла, я ее прочел и с возражением согласился. Оно совпало с внутренним моим передвижением от тезиса к антитезису, которое вообще свойственно глубоко философской мысли. Начав трудиться над «Антикрасноречием», я продолжил перекличку между библейской и русской стихией, начатую Аверинцевым, и включил его всестороннюю характеристику стиля несколько библейских пророков в эстетику Достоевского: